Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]
— Итак, Виталий Алексеевич, вы были дружны с покойным?
— Да, мы вместе… давно уже работаем, а до этого учились на журфаке.
— Вы знали, что Николаев был наркоманом?
— Да, в общем, знал. Хотя казалось, что все еще не так страшно. Сам Никита говорил, что может остановиться, когда захочет.
— А вам он предлагал попробовать?
— Ну курил я пару раз сигареты с какой-то дрянью, так ведь все курят.
— У него была подруга?
— Н-не знаю. — Михальченко явно растерялся. — Конечно, время от времени бывали женщины. Но насчет постоянной — не уверен.
— Вы вчера вечером здесь были? — сменил тему старший следователь.
— Был, то есть заходил на несколько минут. Никиты, как я уже говорил, не было на работе, на звонки он не отвечал, вот я и зашел, думал, может, он захандрил, отключил телефон. У него бывало такое. Приступы депрессии, — пояснил он.
— И что же вы увидели?
— Да ничего особенного… вот только Никита был какой-то нервный, все вроде хотел, чтобы я поскорее ушел. Ну я оставил ему документы кое-какие, чтобы разобрался, подписал, — на нас типография давит, требует бумагу, материалы, деньги за печать… а с продажей дела не очень… Нет, я не понимаю…
— И я не понимаю, — прервал его Евграф Акимович. — Кто еще при вас приходил к нему?
— Заходил сосед, спросил, нет ли у Никиты диска Чарли Паркера. Быстро ушел.
— Диск взял?
— Взял.
— Как его звать?
— Кого?
— Соседа.
— Володя, молодой парень. Лет двадцать шесть — двадцать семь.
— А все-таки где вы брали наркотики?
— Ну почему же во множественном числе? Я тут ни при чем!
— Но вы же сказали, что курили пару раз травку.
— Да, но где он покупал эту гадость, точно не знаю. Вроде на Кузнечном или на Сытном.
— А что-нибудь более серьезное — опиаты, кокаин?
— Нет, нет, — замахал руками Михальченко. — Об этом я ничего не знаю.
— Так зачем же вы все-таки сегодня зашли к Николаеву?
— Так я уже говорил! На работу он не вышел, я решил заехать, проведать.
— Ну ладно, пока можете быть свободны. Я вызову вас повесткой.
После ухода Михальченко Евграф Акимович попросил оперативника позвать соседа.
Тот был не столько испуган, сколько заинтересован, сказал, что действительно заходил за компакт-диском и принес его через два часа.
— Николаев был один?
— В первый раз здесь был Виталий Алексеевич, во второй вроде никого, но в ванной как будто был слышен шум воды.
— А кто к нему обычно заходит? Часто бывают гости?
— Нечасто. Чаще всего Виталий Алексеевич. Они… вроде бы друзья…
— А наркотики попробовать вам здесь не предлагали?
— Нет, ничего такого. Один раз у меня были друзья, мы выпили, ну не хватило, как обычно, я зашел тогда к Никите спросить, нет ли у него бутылки коньяка, в лавку бежать было лень. Никита бутылку дал и предложил попробовать сигарету с травкой. Я взял, дома выкурил и… отрубился. Не помню, как и гости ушли. Больше не пробовал никогда.
Евграф Акимович вздохнул, собрал бумаги. Когда сосед ушел, спросил у эксперта:
— Ну, что с пальцами?
— Кроме хозяина, есть еще Михальченко и соседа этого, правда, в ванной есть несколько смазанных чужих «пальчиков».
— А на шприце?
— Только хозяина.
— Ладно. Если закончили, поехали. Представишь вечером рапорт.
Вошли санитары, увезли тело в морг.
Евграф Акимович вздохнул:
«А может, самоубийство? Мужик страдал депрессиями, кололся… Впрочем, пошли они все!»
Евграф Акимович вспомнил журналистку. «Дура! Ее бы в эту грязь, к наркоманам, киллерам, бандитам…»
Он сел в машину и поехал в прокуратуру, где засел за все последние рапорта о преступлениях, связанных с наркотиками, но почти все они вроде бы не стыковались друг с другом. Проще всего, конечно, считать, что Николаев по оплошности ввел себе слишком большую дозу. Но… Уж больно много «но»…
Было это дней десять тому назад.
В баню, что на улице Гастелло, Евграфа Акимовича вызвали во второй половине дня.
Поначалу старший следователь не мог понять, почему из-за тела, обнаруженного в сауне, звонят ему в прокуратуру, если занимается такими вещами район.
— Ну и что? Ну нашли труп, — принялся было отбрехиваться Евграф Акимович. — Ну в бане, в сауне! Стало человеку с сердцем плохо — вот и помер в одночасье, бедолага. Мало что ли таких случаев?!
— Да нет, — дежурный ему. — Покойник-то вроде к вам имеет отношение. Записочку на теле нашли: «Акимыч! Так будет со всеми твоими птичками!»
— Ах ты… — в сердцах выругался старший следователь. — Сейчас выезжаю.
Одеваясь, Евграф Акимович чертыхался на чем свет стоит. Да и то! Убитый числился у него под кличкой Ласточка, и Акимыч считал его ценным агентом. Вот уже восемь месяцев сидел он в свите «Михалыча», одного из заправил крупной банды, не самого, правда, крутого, но все же… И вот такая непруха…
Глава третья
Отделение было закрыто «по техническим причинам». Эксперты свою работу уже сделали. К приезду Евграфа Акимовича милицейская бригада уже составила первый рапорт, из которого следовало, что гражданин Шалыгин Валентин Павлович был убит путем удушения простыней, свернутой жгутом.
Евграф Акимович пожелал осмотреть место происшествия. Его сопровождал молодой следователь райотдела Таратайкин — второй год после юрфака, но, как утверждало начальство, «весьма перспективный».
— Вот, товарищ старший следователь, тело обнаружил банщик Анатолий Возжухин, он здесь уже двадцать два года бессменно работает. — «Небось хлебное местечко», — мельком подумал Евграф Акимович. — Убитый лежал плашмя на верхней полке.
— А почему никто раньше его не обнаружил?
— Здесь две кабинки, — охотно пояснил Таратайкин, — когда нет особо важных гостей, открыты обе. В этот раз было трое из «деловых». Для них у банщика ключик есть. Когда они парятся, никто войти не может.
Шалыгин, очевидно, присоединился к ним уже в мыльной, поскольку банщик утверждает, что почетные гости пришли втроем, заплатили три тарифа, взяли простыней шесть штук, шесть веников новеньких, не пользованных: три березовых и три дубовых, пузырек эвкалиптовой настойки и отправились париться. Отдыхать вышли все вместе, втроем. Обмотавшись простынями, заглянули в бар, где выпили бутылку армянского коньяка, закусили бананами. «Вот сволочи», — почему-то не одобрил Евграф Акимович. Снова ушли париться. Затем оделись и вышли. Все так же втроем. Шалыгина никто с ними не видел. И кабинку тоже долго еще, с час, Возжухин не открывал, поскольку народу было мало — баня нынче дорогая, — а уж потом, часам к двум, когда стали появляться любители и завсегдатаи, открыл, заглянул для формальности — проверить, все ли в порядке, — и обнаружил труп.
— Что курили? — спросил Евграф Акимович.
Следователь смешался, потом сказал:
— Окурков в бане не было никаких. Бармен все пепельницы очистил.
— Места, где сидели, осмотрели?
— Так точно. На одном кресле между сиденьем и спинкой нашли расческу импортную с зеркальцем. Но после них здесь уже были другие посетители. Так что, чья она, пока не ясно.
— А что с одеждой Шалыгина?
— Ничего интересного. Разве что в бумажнике однодолларовая бумажка, откатанная на ксероксе одной стороной, на обороте которой надпись: «Не забудь отца радного».
— Банщик их давно знает?
— Говорит, были раза два с большой компанией, лиц не помнит, имен не знает. Одного дружки окликали вроде Магометом, а может, Махмудом, но авторитетов в той компании как будто не было, поскольку Возжухин пару раз Михалыча видел, когда ребята на всю ночь «люкс» арендовали, а Возжухина в помощь банщикам призывали, чтобы, значит, сервис был на высоте. На двоих парильщиков по банщику. А было их всего шестеро да шесть девок.
— Ладно! Все подробно напишешь и мне пришлешь. Да не забудь словесные портреты всех троих. Опять же свидетелей желательно отыскать. Кто-нибудь из завсегдатаев в этот раз мылся?
— Спрашивал, — безнадежно махнул рукой Таратайкин. — Были, говорит, шапочные знакомые. Парочка. Один — летчик бывший, ныне «кадровый» алкаш, где живет, не знает, а звать Аркашей. Второй, Мишаня, вроде слесарит где-то, место жительства опять же неизвестно.
— Ну ищите, действуйте. Хотя… — И Евграф Акимович, махнув рукой, пошел к выходу.
Глава четвертая
Просматривая рапорта об убийстве Шалыгина — Ласточки, безвестного алкаша Фильки и смерти Николаева, Евграф Акимович явственно чувствовал, что чем-то они все связаны.
Старший следователь посидел, перечитывая опись вещей, сделанную в спальне покойного Николаева, и вдруг чуть не задохнулся. Да как же он сразу не обратил внимания. «Старый дурак! Все хочется как побыстрее, чтоб начальству доложить! А такого вещдока не заметил!» В списке под номером двадцать девять значилось: декоративная американская банкнота «один доллар». Ксерокопия. Надпись на обороте: «Не забудь отца радного». Так и написано: «радного».
![Картер Браун - Том 16. Анонимный звонок [ Авт.сборник]](/uploads/posts/books/148538/148538.jpg)
